К ВОПРОСУ О ПСКОВСКИХ ИДОЛАХ ВУНДЕРЕРА

    В процессе изучения средневековых каменных крестов нам приходится сталкиваться с различными сведениями, имеющими отношение к верованиям и памятным знакам прошлого. Эти источники весьма разнообразны: летописи, жития святых, исторические опусы, межевые грамоты, письма, донесения, доклады, отчёты путешественников и т.д. Такой широкий диапазон документов требует внимательного подхода к использованию находящейся в них информации. Например, сведения из жития святого нельзя воспринимать как однозначное историческое свидетельство описываемых событий, поскольку этот жанр скорее подходит под определение художественного произведения.
     Ещё один тип источников, к которому надо относиться с определённой осторожностью, - воспоминания различных путешественников. В этом случае мы имеем сложную конструкцию, которая состоит из нескольких, порой перемешанных информационных слоёв:
- что видел и слышал путешествующий своими глазами;
- как интерпретировал то, что видел и услышал;
- какие интерпретации услышал от других;
     К сожалению, не все, кто пишет записки о своей поездке, делают различия между этими информационными слоями. Даже если лица, сопровождающие путешественника, хорошо владеют двумя языками и разбираются в увиденном, нет стопроцентной гарантии в том, что тот, кому они это объясняют, запишет всё именно так, как ему рассказали. Зачастую даже при общении на одном языке происходит наоборот – говоришь одно, а записывают совсем другое. Поэтому при изучении отчётов о поездках иностранных лиц в Россию приходится серьёзно поработать, чтобы выявить эти слои и отделить факты от домыслов. Не всегда и не у всех это получается, более того, очень часто возникает ещё один дополнительный слой – современная интерпретация старого текста.
      Приведём один реальный пример с небольшим фрагментом из записок проезжавшего через Псков в 1590 году Иоаганна Вундерера (Johann David Wunderer). Записки эти хранились в его семье и были опубликованы только в 1812 году в Германии.
     В России фрагменты заметок Вундерера были опубликованы в 1864 году в книге «Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 года и их сочинений Фридриха Аделунга» (Аделунг, 1864). Уже в ХХ веке отрывки из этого сочинения заинтересовали историков. В частности, А.Н. Кирпичников в статье «Иностранцы о Пскове XVI века. Новые исследования», напечатанной в 1988 году, обратил внимание на один фрагмент в тексте Вундерера: «Не могу далее не привести необычное известие И. Д. Вундерера, который побывал в Пскове и видел в его окрестностях "двух идолов, поставленных в давние времена жрецами, которые им поклонялись, а именно Услада, каменное изваяние которого в руке имеет крест, и Хорса, который стоит на змее с мечом в одной руке и молнией (буквально огненным лучом) в другой". Эта запись была воспринята историками с недоверием или вовсе игнорировалась. К такому отношению подталкивало и то, что Вундерер "приставил" к увиденным безымянным изваяниям имена славянских языческих богов, заимствованные им в известном труде С. Герберштейна "Записки о московитских делах" (первое издание появилось в 1549 году).
Приведенное сообщение Вундерера, на мой взгляд, все же заслуживает серьезного внимания. Оно обычно цитировалось выборочно. Между тем немецкий путешественник пишет, что изваяния находились поблизости от полевого лагеря Батория, войско которого, как упоминалось выше, осаждало Псков в 1581 - 1582 годах. По счастливому стечению обстоятельств именно в районе лагеря Батория (а его удалось локализовать на местности), у Промежицы, притока реки Великой, еще в конце XIX века был найден поврежденный каменный идол, которого можно сопоставить с одним из описанных Вундерером. По-видимому, речь идет о боге солнца Дажбоге или Хорее. Его атрибут - крест - виден частично на "промежицком" идоле. Словесный портрет другого, пока не найденного идола с мечом и молнией сближается с Перуном» (Кирпичников, 1988, с. 230 - 231).

Рис.1 Промежицкий идол. Архивное фото (Александров, 2011, с.55)

     Пятью годами раньше, в 1983 году, А.А. Александров в статье «О следах язычества на Псковщине» указывает, что идол, найденный около Промежицы, как раз держит в руках «стрелу с достаточно четко выраженным наконечником, а в левой - клинок. Таким образом, псковский идол – скорее всего Хорс» (Александров, 1983, с.16). Но уже в 2011 году, в другой статье, Александров сделал предположение, что этот идол – вероятнее всего, поздняя подделка, а все указанные ранее изображения на идоле уже не упоминаются (Александров, 2011, с. 54 - 55). Определить реальность существования некоторых изображений практически невозможно, поскольку до наших дней идол не сохранился – он бесследно исчез во время Великой Отечественной войны, - а все обсуждения ведутся по фотографиям 1920-х годов.
     Казалось бы, в чём могут быть сомнения? Есть (точнее, был) идол, обнаруженный приблизительно в том месте, где его видел живой свидетель в 1590 году. И практически все «любители идолов» переписывают эти сведения и ссылаются на них как на неоспоримое доказательство существования древнеславянских идолов около Пскова в XVI веке.
      На наш взгляд, такая точка зрения несколько поверхностна, поскольку не проведён анализ записок Вундерера и не учтены особенности создания подобных описаний, о которых мы говорили в самом начале. Поэтому разберём эту работу поподробнее.
    Итак, А.Н. Кирпичников не зря упоминает в своей статье Герберштейна и его книгу «Записки о московитских делах». Оказывается, именно в этой работе впервые в истории появляется упоминание некоего славянского божества по имени Услад. При этом сам факт этого упоминания связан с ошибкой Герберштейна в восприятии летописных сведений. Об этом начали писать ещё в XIX веке, есть и более поздние статьи (Ю.А. Болдырева, Т.Е. Никандрова). Дело в том, что в различных сохранившихся Летописях (Лаврентьевская летопись, Софийская первая летопись, Новгородская первая летопись младшего извода (Комиссионный список) и т.д.) описан один и тот же сюжет: когда Владимир занял Киевский княжеский стол, то он первым делом поставил на холме кумиров – идолов: «И пакы нача княжити Володимер в Киеве, и постави на холме вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу сребрену а усъ златъ, и Хоръса и Дажьба и Стриба, Сеимарекла, Мокошь» (НПЛМИ, 1950, с.128).
      Герберштейн этот летописный рассказ в своей книге интерпретировал следующим образом: «Этот Владимир поставил в Киеве много идолов. Первый идол, по имени Перун (Perum), был с серебряной головою, остальное же было у него из дерева. Другие идолы назывались: Услад, Корса, Даева, Стриба, Симергла (Simaergla) и Макош» (Герберштейн, 1908, с. 9).
    То есть характеристика уса деревянного Перуна - «усъ златъ» - стала новым идолом по имени Услад. Мог ли знать о работе Герберштейна Вундерер? Безусловно. И это объясняется не только упоминанием в его записях выдуманного Услада. Дело в том, что Вундерер не был ни купцом, ни дипломатом, как Герберштейн или Олеарий, ни обычным скучающим вельможей. Нет, у него были, судя по всему, несколько иные цели. Вундерер получил образование в Страсбурге, затем учился в университете в Ростоке, где его учителем был историк и протестантский богослов Давид Хитрей. Уже во время путешествия Вундерер в Риге, где его (уже на обратном пути) обвинили в шпионаже и даже посадили в тюрьму, встречался с другим историком и также протестантским богословом, писавшим о России, – Павлом Одерборном. Так что обратим внимание на окружение Вундерера – это протестантские богословы и историки.
     А теперь посмотрим, что ещё такого интересного (кроме идолов) описал Вундерер. К сожалению, читать на старонемецкой готике у нас плохо получается – многие слова просто отсутствуют в современных словарях, но кое-что при помощи Аделунга мы поняли. Например, Вундерер указывает точное количество домов в Пскове - 41 568 штук, включая деревянные. Неужели сам считал? Ещё он пишет, что в подвале одного каменного дома держали несколько белых медведей и белых волков. По мнению Аделунга, когда Вундерер приводил выписку некоторых российских законов, которые он назвал Постановлениями Ивана Васильевича 1546 года, оказалось, что им были использованы примеры из законов Ивана III от 1498 года, содержащиеся в книге Герберштейна (Аделунг, 1864, с. 276 - 277). Очередной элемент «плагиата» заметен в описании образцов денежного обращения. В этом случае Вундерер также использует устаревшие сведения Гербертштейна – например, указывая, что на псковских деньгах изображена голова быка с венком (Гербертштейн, 1908, с. 89). Это надо же так обозвать голову князя Довмонта в короне! И ведь такие псковские деньги перестали выпускать уже в 1510 году, а в правление Фёдора Иоанновича в Пскове чеканились монеты с всадником. Кроме того, в то время были в хождении и другие монеты времени Ивана Грозного. При этом мелкие монеты «пуло», обращение которых к 1590 году практически закончилось, Вундерер вполне обоснованно не упоминает. Значит, какие-то серебряные монеты он видел, а вот медные «пуло» - нет. Ещё один важный пример, характеризующий эту книгу, - после подробного описания Пскова Вундерер всего на нескольких страницах (без каких-либо подробностей) рассказывает о своём «головокружительном» маршруте на север, до Ледовитого океана, откуда он поплыл в Исландию, где видел действующий вулкан, затем в Стокгольм, потом в Турку (Обо) и уже оттуда приехал в Ригу. При этом своё путешествие Вундерер начал 3 марта 1590 года из Ростока, откуда поехал через Ливонию в Псков, а в августе этого же года он уже в Риге, после того как обогнул всю Скандинавию и Исландию морем!
      Так что в этих записках много странностей, которые дают основание предположить, что какая-то поездка, скорее всего, была, но само произведение было написано по памяти, спустя время, с использованием книги Герберштейна.
       Однако вернёмся к описанию Пскова и прочтём очередной интересный пример из записок Вундерера, который приводит Е.Н. Морозкина в работе «Щит и зодчий. Путеводитель по древнему Пскову»: «Вслед за тем, в разных местах города мы увидели много обелисков; они были трех- и четырехугольными от 10 до 20 футов высоты (от 3 до 6 метров -Е.М.) и довольно широкими, с выгравированными надписями, сделанными московскими буквами из свинца и меди; три из них наш патрон перевел: “Я, Скомай, сражаясь за родину, убил в рукопашном бою 32 человека, и наконец убитый в схватке с Ролуоном Шведским, здесь покоюсь”. Также: “Укротитель своевольных и защитник угнетенных, обремененный ранами и старостью, опоясанный мечом, я здесь погребен – Шитак”. Также: “В то время, как другие искали славы военными подвигами, я, Палицкий, ревностно устремляясь к делу мира, заслужил бессмертную славу”». (Морозкина, 1994, с. 34 - 35).
     Явно Вундерер что-то видел, но что именно? Кстати, Аделунг в своей книге называет эти памятники «пирамидами» (Аделунг, 1864, с. 273), да и в оригинальном тексте написано «piramites». Судя по оценке Вундерера, высота этих четырёхугольных и весьма широких сооружений - от 3 до 6 метров. Необычный объект? Теперь давайте попытаемся представить себе иностранца, который приехал в чужую страну и видит некие предметы впервые в жизни. Как он может о них рассказать, не зная их названия? Только одним способом – постараться словами описать внешний вид по аналогии со знакомыми ему объектами. Поэтому давайте постараемся представить себе объект, описанный Вундерером, и сравнить с тем, что мы знаем. На наш взгляд, под это описание вполне подходят часовни-усыпальницы, некоторые из которых в перестроенном виде ещё сохранились в Пскове и окрестностях. Когда мы стали проверять свою догадку, то оказалось, что об этом же ещё в 1964 году писал Ю.П. Спегальский в статье «Псковские часовни-усыпальницы»: «В связи с этим, нельзя не обратить внимания на одно, остававшееся до сих пор неистолкованным, место в записках Вундерера, посетившего Псков в 1590 г. Описывая Псков, Вундерер, между прочим, отмечает, что они «видели в городе повсюду много пирамид трех - и четырехугольных от 10 до 20 локтей вышиной и довольно широких, на которых было много надписей буквами из свинца и меди». Надо полагать, что это сообщение Вундерера не плод его фантазии, а вызвано реальными наблюдениями, но в него вкрались неточности. Не были ли это часовни-усыпальницы? Вундерер, не видя сперва за кладбищенскими оградами нижних их частей, а замечая главным образом их шатровые пирамидальные верхи, мог назвать их «пирамидами». Он мог ошибиться, приняв некоторые из шатров за трехгранные. В то же время указанная им высота шатров правдоподобна. Что касается «букв из свинца и меди», то свинцово-серые или же позолоченные буквы памятных плит, вырезанных из светлого известняка, очень легко можно было принять за металлические. Памятные плиты могли вделываться не только внутри, но и снаружи часовен. Вундерер привел содержание трех из этих надписей. При всей неточности их «перевода» все же совершенно ясно, что это были надгробные эпитафии. Упоминание Вундерера о надписях и содержание их убеждают в том, что описанные им «пирамиды» были не чем иным, как часовнями-усыпальницами, подобными той, остатки которой сохранились на Мироносицком кладбище. Из свидетельства этого путешественника можно видеть насколько распространенными были в городе эти постройки и насколько существенную роль они играли в облике Пскова XVI в.» (Спегальский, 1964, с. 109 - 110).

Рис.2 Часовня Мироносицкого кладбища (Спегальский, 1964, с.107)

Примеры часовен-усыпальниц в других регионах: а) погост Поречье (совр. г. Демидов Смоленской обл.); б) Ильинский погост (Вологодская обл.)

      Это очень показательный пример: непонятные по тексту пирамиды, поставленные на месте захоронения погибших людей, вдруг превращаются в знакомые глазу часовни. На наш взгляд, в переводе у Морозкиной и произошла эта подмена понятий: вместо написанной в тексте «пирамиды» она подставила привычный для современного понимания термин «обелиск», и изначальный смысл текста исказился.
Итак, делаем еще одно наблюдение - Вундерер часто описывает то, что видит в первый раз, используя только собственные знания, без подсказок со стороны местного населения.
Теперь вернёмся к нашим «идолам» и постараемся рассмотреть это описание с позиции богослова-протестанта, впервые попавшего в православный Псков. Но для начала предлагаем уточнить некоторые взгляды протестантов в конце XVI - начале XVII вв. на православные нормы, связанные с иконопочитанием. В работе Л.С. Мокроусовой «Quaestio nostro saeculo inusitata: Русское православие в тезисах Йоханнеса Ботвиди «Христиане ли Московиты?», теме восприятия протестантами православной Московии этого времени уделено пристальное внимание. Поэтому воспользуемся некоторыми цитатами из работы Мокроусовой: «Под видом и именем христиан… остаются прямыми варварскими язычниками (barbarische Heyden)» (Schaum 1614)»; «Петерей в своей «Скиографии» пределяет веру русских как идолопоклонническую (имеется в виду прежде всего иконопочитание) (Petreius 1615)» (Мокроусова, 2013, с. 91); «Павел Одерборн заклеймил идолопоклонство русских как «безусловно тягчайшее преступление» (nam prorsus horribile crime nest idolatoria) (Rerum Moscoviticarum auctores varii 1600)» (Мокроусова, 2013, с. 95).
     Основанием для обвинений в идолопоклонстве служит следующая библейская заповедь: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им» (Исх. 20:4-6). В результате обвинения православных в идолопоклонстве и невежестве стали настолько популярны и традиционны, что в специальной диссертации шведа Йоханнеса Ботвиди «Христиане ли Московиты?» (1620) пришлось опровергать многочисленные нападки на православный жизненный уклад.
     Итак, в представлении протестантов любой объект, включая изображение, которому поклоняются, называется идолом (по-немецки Abgötter). А в нашем привычном понимании идолом скорее называется монументальное изваяние божества, а не рисунок и тем более икона. То есть, при интерпретации исторического текста необходимо учитывать разницу в восприятии и представлении одного и того же термина. Для лучшего понимания, что могло восприниматься «идолом» (в русском языке также использовали слово «болван»), полезен один летописный пример, связанный как раз с Псковом. Псковская 1-я летопись, Погодинский список, 1540 - 1541 годы: «И того же лета ко Успеньеву дни привезоша старцы, переходцы с ыныя земли святого Николы да святоу Пятницу на рези в храмцах (резная, объёмная икона (прим. авт.)); и бысть псковичам в неведении, что во Пскове такие иконы на рези не бывали, и многие невежливые люди поставиша то болванное поклонение, и бысть в людех молва велика и смятение; и начаша простая чадь священниом говорить, и священники пондоша о тех святых иконах к наместникам и дъяком псковским с собора, что бысть в людех великое смятение, и тех старцев с теми иконами святыми изымати послаша, и тое иконы святые ко архиепископу послаша в Великий Новгород; и владыка Макареи сам знаменовался тем святым иконам, и молебен им соборне пел, и честь им воздал и проводил их сам до судна и велел псковичам у тех старцев те иконы выменити, и велел святые иконы стречати соборне всем» (Псковская, 1941, с. 109 - 110). После прибытия в Псков иконы торжественно перенесли в церкви – Николу в Никольскую, а икону Пятницы поставили к Пятницкой церкви на Броду «на утвержение горожанам».
    Это летописное свидетельство наглядно демонстрирует, что нестандартная, непривычная резная (объёмная) икона вызвало у псковичей связь с языческими болванами, т.е. с идолами. Но затем решением церковных иерархов было указано, что такие иконы – правильные, православные и их надо почитать. Может быть, это решение выставить икону на «утвержение горожанам» подтолкнуло на создание других резных икон и изображений?
     Теперь, когда мы собрали достаточно дополнительных сведений, постараемся внимательно прочесть ещё раз то, что написал Вундерер про идолов. Учтём точку зрения протестантского богослова, который, исходя из учёных книг и отзывов современников, знает, что «московиты», несмотря на признание Христа, продолжают оставаться «идолопоклонниками» и некоторых их идолов (по Герберштейну) зовут Перун, Услад, Корс, Дажьбог, Стрибог и Мокошь. При этом он не знает особенностей православной иконографии, включая канонические изображения конкретных святых, а также не знает, что бывают часовни-усыпальницы – для него это просто некие сооружения в виде пирамид. Кроме того, мы читаем то, что он запомнил и записал только спустя несколько лет после поездки. Итак, вот фрагмент его текста, который мы перевели, используя различные источники: «Перед городом видели мы двух идолов, поставленных в давние времена жрецами, которые им поклонялись, а именно Услада, каменный образ которого в руке держит крест, Хорса, который стоит на змее, с мечом в одной руке и огненным лучом в другой. Поблизости от них полевой лагерь короля Стефана, который в 1581 г. осаждал Псков, и там же остатки относящихся к нему башен» (Wunderer, 1812, p. 203).

Рис.3 Фрагмент текста Вундерера (Wunderer, 1812, p.203)

     Постараемся очистить это сообщение от интерпретаций и оставить только факты. В этом случае текст можно представить в следующем виде:
Перед городом находятся два объекта, которым поклоняются. Один из них – каменный образ, напоминающий человека, у которого в одной руке находится крест. Другой представляет собой образ человека (не указано, в каком виде – нарисованный или скульптурный), под его ногой находится что-то, напоминающее змею, в одной руке меч, в другой – нечто, напоминающее огненный луч. Недалеко от этого места, со слов местных жителей, был лагерь Стефана Батория, там же находятся остатки каких-то башен.
     Учитывая, что протестанты идолами называли не только монументальные изваяния, но и любые изображения, которым поклонялись как божеству, можем ли мы представить, что речь в тексте идет о православных изображениях святых, в том числе и резных? На наш взгляд, это наиболее вероятное объяснение, если даже православные псковичи в 1540 году приняли резную икону за «болванное поклонение».
    Теперь обратим внимание на православную иконографию. Как много мы знаем изображений святых, которые в одной руке держат крест? Думаем, что найдётся очень много примеров – включая Параскеву Пятницу. А известны ли нам изображения на иконах, где главное действующее лицо попирает ногами змея (или что-то похожее), при этом держит в руках меч и что-то типа копья (может, молнии)? В этом случае примеров будет намного меньше: Михаил Архангел, Георгий Победоносец, Фёдор Тирон, Фёдор Стратилат. Но мы хотим вспомнить ещё одного святого, который побеждает не змея, как ранее перечисленные персоны, а самого беса. Этим святым был апокрифический Никита Бесогон (рис. 4.в), прообразом которого, скорее всего в народном восприятии, был Никита Готфский. Кроме того, любопытен пример рельефного изображения воина-змееборца на каменном блоке в Спасо-Андрониковом монастыре (Вагнер, 1980, с. 185). На наш взгляд, это изображение очень хорошо подходит под описание Вундерера (рис. 4.б).

Рис.4 Изображение борцов со змеем и бесом: а) Федор Тирон, б) рельеф из Андроникова монастыря, в) Никита Бесогон

    В связи с этим, мы считаем, что, скорее всего, в сообщении протестанта Вундерера идёт речь о его восприятии в качестве идолов православных изображений, в том числе и вырезанных на камне. На наш взгляд, это наиболее вероятная версия, учитывая, что записки писались спустя время, в Страсбурге, а не в Пскове, сидя на скамеечке около «идолов». Обратите внимание: имена «кумиров» написаны именно в том порядке, как они были указаны у Герберштейна. Относительно первого кумира сделано пояснение – что это каменный образ (steinern bildt), а не монументальная скульптура. При описании второго идола нет вообще никакого упоминания о форме и материале. Однако где мог Вундерер видеть эти изображения вблизи Пскова?
     Для решения этого вопроса рассмотрим привязку к местности, которую даёт Вундерер – предполагаемый лагерь Стефана Батория и «остатки относящихся к нему башен». Попробуем определиться на местности, используя письменные показания свидетелей. Судя по дневнику Станислава Пиотровского (секретаря королевской канцелярии), место для лагеря Батория выбрали в двух верстах от города, в зоне прямой видимости с городских стен: «В полдень двинулись с места стоянки в лагерь. Первый ряд построили как пришлось; король в середине, гетман близко к нему; потом все роты торжественно проводили короля до лагеря: русские могли все это видеть со стен, хотя происходило это не очень близко от города – добрых две версты» (Осада, 2005, с. 326). По сведениям псковского летописца, лагерь расположился на реке Промежице (Повесть, 1985, с. 364). Рейнгольд Гейденштейн (секретарь Стефана Батория) в своей книге «Записки о Московской войне» уточнял, что лагерь Батория раскинулся от реки Великой (здесь стояли венгры) в сторону порховской дороги (там стояли литовцы). В середине этой линии, где протекал ручей (верховья реки Промежицы), стояли поляки (Гейдентшейн, 1889, с. 204-205). Таким образом, все эти сообщения не противоречат друг другу – ведь территория базового лагеря была обширной. При этом никаких сведений о наличии укреплений с башнями при описании лагеря мы не встретили. Ближняя часть этого лагеря могла приближаться к Пскову практически до границы обстрела псковских орудий (их дальнобойность по некоторым оценкам составляла около 1 километра). Пиотровский упоминал о том, что псковичи всё-таки достреливали из орудий до некоторых шатров. Вот его запись от 29 августа: «Ночью открыта была сильная стрельба по лагерю, но без особого вреда, так как все орудия большого калибра были перед этим свезены русскими в другое место; они не рассчитывали, что лагерь наш будет с этой стороны» (Осада, 2005, с. 327). Или запись от 3 декабря: «После сегодняшнего утреннего богослужения пушечное ядро, пущенное из города, упало почти у самой палатки, где мы молились, перед королевским шатром, чего не случалось до сих пор» (Осада, 2005, с. 430).
     Теперь, для подтверждения нашего предположения о православных корнях этих «идолов», рассмотрим известные нам культовые сооружения на участке от ручья Промежица до Пскова. Первым таким объектом будет расположенный у Смоленской дороги, которая шла в Псков, монастырь Спаса на Промежице, основанный до 1469 года (Лабутина, 2011, с.242). Расстояние до города около 3,7 километра. Чуть ближе к Пскову, около берега Великой, находился монастырь Образа в Поле, с двумя церквями (Образа и Никольской) от него до города приблизительно 1,6 километра (Лабутина, 2011, с.234-235). По мнению псковского краеведа Окулич-Казарина, территория монастыря находилась в «черте расположения Баториева лагеря» (Окулич-Казарин, 1913, с. 283). Ещё ближе к городу, ориентировочно в 800 метрах, находился монастырь Никития в Поле. В «Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков» (перевод В.И. Охотниковой) отмечается, что именно здесь во время штурма находился штаб Батория: «Сам же король ко граду приближися, во храм великого мученика Христова Никиты, от града яко поприще едино» (Повесть,1985, с. 369).

    Непосредственно перед городом находились укрепления, построенные Баторием для осады Пскова. Вот как их описывают в «Повести о прихождении Стефана Батория…»: «Злоумышленно и очень хитро они приблизились к городу, копая и роя землю как кроты; из земли, которую выкапывали для траншей, они насыпали огромные горы со стороны города, чтобы с городской стены не было видно их передвижения. В насыпных земляных валах провертели бесчисленные окна, предназначенные для стрельбы во время взятия города и для вылазок из города против них.
     Потом, того же месяца сентября в 4 день, ночью прикатили и поставили туры. Первые — у церкви Алексея человека Божия, на расстоянии около полупоприща от града Пскова, тут решено быть съезжему двору; также и другой двор турами защитили, рядом с первым, но ближе к Великой реке; да две туры боевые поставили: одну против Свиных ворот, вторую — против Покровской угловой башни, третью туру боевую — за Великою рекою против того же угла. Все те пять тур засыпали в ту же ночь землею. В пятый день сентября приволокли и поставили в те три боевые туры орудия. И так, приготовив всевозможные приспособления для взятия города, лютые литовские градоемцы вооружились на богоспасаемый град Псков» (Повесть, 1985, с. 364 - 365).
      Здесь мы видим упоминание боевых тур (башен), засыпанных землей, и высоких валов. Эти укрепления, на наш взгляд, очень подходят к словам Вундерера, поскольку другие башен, связанных с лагерем Батория, не известны. Выдать за башни возможные руины упомянутые нами монастырей будет трудно - они были весьма небольшими сооружениями без особых укреплений. А теперь вспомним, какой ближайший монастырь находился к югу Пскову, где во время штурма находился штаб Батория? Правильно, Никития, с каменной Никитской церковью, заложенной в 1470 году. Расстояние от монастыря до этих валов с турами составляло около 400 метров на север, а на юге практически на таком же расстоянии начинался лагерь Стефана Батория. Так что расположение этого монастыря оказывается очень удачным и подходящим под описание: «Поблизости от них полевой лагерь короля Стефана, который в 1581 г. осаждал Псков, и там же остатки относящихся к нему башен».
     Итак, рассмотрев описание Вундерера и оценив возможное месторасположение увиденных им объектов, мы считаем наиболее вероятным, что протестантский путешественник в 1590 году назвал «идолами» изображения православных святых (в том числе и рельефные), расположенные, скорее всего, на территории монастыря Никития в Поле. Это мог быть образ любого из перечня святых-демоноборцев (Михаила Архангела, Фёдора Тирона, Фёдора Стратилата и пр.), Никиты Бесогона (Никиты Готфского), либо аналог изображения из Андроникова монастыря в Москве (рис. 4.б).
     Предположение, что на месте, где находилось несколько монастырей и проходила оживлённая Смоленская дорога, там, где в течение нескольких месяцев был расположен лагерь многотысячного войска, состоявшего в основном из католиков и протестантов, вдруг останутся целыми и невредимыми два языческих изваяния, нам кажется весьма сомнительным.
    Кстати, не все, наверное, знают, что на родовом гербе Стефана Батория изображены три зуба (когтя). В XVII веке польские геральдисты осторожно называли эти зубы волчьими. Однако в Трансильвании, откуда происходил Баторий, легенда говорит о драконе, которого основатель рода убил копьём. Поэтому на родине польского короля родовой герб Баториев изображался вместе с драконом (т.е. змеем).

Рис.5 Герб рода Батори: а) на церкви в г.Ньирбатор (Nyibator). Венгрия; б) на золотом форинте (1609 г.)

     Как много любопытных змееборцев, оказывается, может быть связано с этим местом…

Александр Потравнов

Татьяна Хмельник