ЗАПАХ МОРЯ

     Этот остров узкий, как лунная дорожка на воде, и длинный, как летний день. Ветер перекатывается через него, играя терновыми листьями и шелестя в сухих альварах. Морем пахнет солоноватое коровье дыхание, а канадские казарки встречаются здесь куда чаще домашних гусей.

Канадские казарки

       Эланд, Эланд… Нет в русском алфавите букв, которые должны передать красоту звучания этого имени, но это глубже и бархатистее, чем Эланд, поверьте мне.
      Теперь сюда попадают по мосту, а когда-то – только морем. Теперь по мосту стало просто, и эландцы, понимая, что так действительно удобнее и дешевле, в том числе им самим, всё равно чувствуют некоторую тоску по настоящему островному положению. Остров, на который слишком легко попасть и с которого убежать проще простого, имеет меньше власти над сердцами и душами путников. И даже всё меньше местных жителей признают эту власть.

Мост на остров Эланд

     Кто знает, может быть, и мы, будучи островитянами, тоже стремились бы в большой мир. Но множество обжитых домов под старыми деревьями говорит о том, что не все отсюда убегают, более того, обитатели материка стремятся сюда за тем чувством умиротворённости, которое они давно потеряли в своих городах и надеются найти здесь.

Гавань в Färjestaden

      Замечательная, но не оценённая по достоинству в России писательница Сельма Лагерлёф в своей книге о путешествии Нильса Хольгерсона с дикими гусями по Швеции (у нас издавался куцый пересказ этой истории, с перевранными именами, названиями и самой идеей произведения) приводит эландскую легенду. Эланд – это огромная древняя бабочка, у которой штормом оторвало крылья и она упала в море недалеко от материка, не имея возможности ни вернуться в небо, ни уплыть дальше в море. Её длинное тело окаменело, но она всё ещё жива, она ждёт, когда же снова поднимется ветер, но другой, добрый, и принесёт обратно ей крылья, чтобы она могла подняться в небо.
     Нам повезло увидеть эту землю ранней осенью, когда ещё не все золотистые сливы поспели в живой изгороди, разделяющей усадьбы, в зелёные кроны деревьев не закрались жёлтые и рыжие пряди, а паутинки, первый признак сентября, только начали виться в воздухе. И потом так же повезло – поздней осенью, когда даже яблоки упали на прибрежную гальку, а оранжевые разнокалиберные тыквы Хэллоуина устали стоять у входа в дом, и только вечнозелёный могучий плющ продолжал ползти по стенам домов и по оградам усадеб и многочисленных кладбищ, обнимать и нежно придушивать стволы деревьев.

Тыква и мельница

     На самом севере и на самом юге Эланда – по маяку. Долговязый Эрик и Долговязый Ян. Ян, как и в прежние годы, светит проходящим кораблям и пролетающим птицам, нежащимся на камнях тюленям и суетливым орнитологам, гнездящимся рядом с маяком.

Тюлени на юге Эланда

    А Эрик как будто уснул. Фонарь, который горит на его башне, слишком слаб, чтобы подать сигнал тем, кто в море, но в море здесь нет никого - фарватер теперь далеко. Но Эрик нужен тем, кто в воздухе, - теперь он служит аэромаяком, обозначая для пилота северную оконечность острова. Когда темнеет, здесь очень тихо. Под ногами звонко гремит, как фарфоровая посуда, галька, на которой там и тут растут пирамидки из плоских камней – плод стараний тех, кто приехал сюда подышать свежим воздухом. Возводить такую шаткую пирамидку в вечереющем свете – одно из немногих земных удовольствий, в котором все равны, взрослые и дети, чёрные и белые, мужчины и женщины, верующие и атеисты.

Каменная пирамидка на пляже

    Эланд – очень узкая полоска суши, и почти вся она – сплошной камень. Поэтому деревьям здесь трудно расти, только в деревнях, где веками нарастала плодородная почва, может подняться крупный каштан или вяз. В центре острова очень тонкий слой земли, а на побережье, где её нанесло побольше, дует сильный ветер, и любой ствол стремится пригнуться, чтобы не быть сломанным. Кряжистому, но низенькому можжевельнику, распластанному по камням, может оказаться несколько сотен лет, - и это почти самое приспособленное к здешним условиям растение. Самое приспособленное – это зелёный, сочный, многолетний мох, который не могут убить редкие здешние морозы.

Великий Альвар

     Здесь очень влажно. На побережье мох сочится капельками сырости – и это неудивительно, море дышит совсем рядом. Старые тростниковые крыши и известняковые ограды вокруг домов и между полями так зелены, что можно пускать на них пастись кроликов. Но и в глубине острова, на альварах, где, казалось бы, должно быть очень сухо, в трещинах каменных плит скапливаются крошечные полоски воды.

Озеро Möckelmossen

     Здесь много животных. Остров не так густо населён, как можно подумать, между деревнями и отдельными фермами всегда есть невысокие перелески, ещё больше свободного пространства – на альварах, да и по самому берегу дома стоят не скученно. Поэтому зрелище пасущихся оленей для Эланда – не диковина. Осенью темнеет рано, и звери – олени, лисы, кролики, - продолжают бродить по острову, иногда выныривая на шоссе прямо с пляжа. Не отстают от них и коровы и овцы, пасущиеся в полном мраке.
     С коровами связана одна смешная история – нам пришлось убегать от целого стада, которое, возглавляемое мощным красавцем быком, неслось на нас, гремя копытами по известняку, едва покрытому тонким слоем почвы. Мы пошли к каменному кресту посреди пастбищ, рассечённых невысокими изгородями из известняковых плит, и оказались посреди коровьих владений. Было так солнечно и мирно, пахло началом осени, подсыхающей травой и яблоками, что думать здесь об опасности было абсурдом. И даже убегая от неплохо организованного стада, переправляясь через линии ограждений по маленьким деревянным лесенкам, мы чувствовали себя вовлечёнными в какую-то игру. Как будто коровы играли в мустангов, а мы – в беззащитных поселян. Нельзя было не залюбоваться «агрессорами» (уже из безопасного места за оградой) – мощные, широколобые, с блестящей чистой шерстью, они задорно вскидывали голову, как будто просто решили пробежаться, чтобы размять ноги. И уж совсем комично выглядел телёнок, отставший от стада, с жалобным мычанием трусивший в поисках сородичей.

Стадо и каменный крест у Persnäs

     На острове много церквей. Кирхи разного возраста и разного размера рассеяны по местности так, что в хорошую погоду с открытого места обязательно видна колокольня ближайшего храма, а то и две. Строгие протестантские церкви, полностью свободные от вычурности, так присущей католичеству и православию, несут свою службу с достоинством и безыскусностью, и окаменелости в плитах их фундаментов, кажется, тоже приняли лютеранство. Прочие сооружения здесь не слишком выдающиеся – пожалуй, кроме замка Боргхольм, кирхи-крепости Челла 1240 года постройки и стены короля. Замок сгорел в начале XIX века, причём уже приспособленный под фабрику, и с тех пор не восстанавливался, теперь романтические руины оплетает дикий клематис, вокруг бешено плодоносит страшно колючая ежевика и красивый, но кислый тёрн, а сразу под замком обнажается невысокая известняковая скала – уступ-глинт, дно древнего моря.

Крепость Borgholm

    Кирха Челла (причем пишется это название у шведов – Källa. После такого прочтения сразу понимаешь, почему ПеппиДлинныйЧулок не хотела учиться в шведской школе) процветает, насколько это возможно в её возрасте, - в её холодных гулких недрах сидит старый историк, хранитель кирхи-музея, ему трудно ходить, но зато он мыслью парит в жемчужной пыли веков и как будто помнит молодость эландской цивилизации. Ну а королевская стена – это длинная каменная ограда, отграничивающая южную оконечность острова, где были личные владения короля. Ограда невысока и местами дырява, но всё же корова через не неё не перескочит, даже олень не переберётся, а большего от неё и не требовалось.

Кирха Källa

    И здесь есть несколько каменных крестов. Немного – но они все разные и очень интересные. Одни прячутся в зарослях среди вездесущего тёрна, другие гордо вздымаются на открытых местах.

Каменный крест в Kapelludden

    Но местные жители – как и прочие шведы – относятся к каменным крестам как к некоей неудачной, на их взгляд, разновидности рунных камней. Они их не понимают и не ценят, хотя если нужно будет сберечь – сберегут, мало ли в хозяйстве пригодится. И стоят кресты этакими пасынками, осколками не прижившейся здесь культуры, а на них свысока поглядывают рунные камни, которые окружены любовью и почётом. А камни эти часто поставлены возле каменных «лодок» - водружённых в форме корабля валунов.

Посмертная "лодка" викингов

    Так здесь провожали в загробный мир усопших, что неудивительно для морского народа эпохи викингов. И плывут эти каменные ладьи через столетия, а вокруг рождаются и умирают деревья, меняются народы, вспыхивают и гаснут войны, строятся и разрушаются города…

Татьяна Хмельник