ВЕЧНЫЕ СУМЕРКИ

   

    Ольга Сергеева. Серебряная нить звука из небытия. На карте ещё есть точка, обозначающая её родную деревню. Но дорога туда пропала, забилась зеленью, по низинкам поросла хвощом и чередой, в высоких местах приютила пахучую ромашку и душицу. Не слышно человеческого голоса, и если кто здесь поёт, так это комары и слепни, но песнь эта не о нас. Да над полем, заросшем дикой травой, звенит жаворонок, переливается полутонами в небе, рано выцветающем на жаре. Смертушка – за мной одной она приходит, поёт-подманивает… Но я начинаю бояться и прятаться, а она расплетёт-заплетёт косу – недаром говорят «смерть с косой», - подождёт, да и уйдёт. Когда в тех местах выпадет первый снег, обильный и влажный, но не умеющий ещё скрыть осенний репейник и не успевшие местами пожелтеть листья, там станет ещё тише. Дорога в то заброшенное урочище начинается в деревне, которая ещё отмечена на карте. До войны здесь было больше 30 дворов. Теперь – один, и тот пустой, разрушающийся. Первым снегом занесло Усвятский район, дальний уголок Псковской области. Если постоять на пустой дороге, где едва ли две-три машины чуть прокатали быстро намокающий след, то слышно лишь ветер в голых ветках старых кустов сирени. Чуть подальше – шумит сильнее, там стоят старые ёлки, за полем и болотиной. Такие ёлки, если они растут тесной группой в окружении других деревьев, – это наши давние друзья, они почти всегда обозначают старое кладбище. И в этот раз они не подвели. Колея, едва различимая под снегом, переходящая местами в глубокие глинистые лужи, где и трактору, должно быть, нелегко, приводит на маленький холм, полностью скрытый от дороги сорным лесом. На нём – несколько каменных крестов, основательно заметённых непогодой. Здесь становится совсем тихо, только с еловых веток капает растаявший от дыхания дерева снег. Ёлки огромные, старые, но крепкие, живые, под их кронами почти нет снега, здесь кормятся белки и птицы – целые горы налущенных шишек лежат возле выступающих из земли узловатых корней. Могилы под снегом укрыты вечнозелёным барвинком, раскрывающим свои нежные голубые цветы в мае. Так было десять лет назад. Пятьдесят. Сто. Двести. Триста. Четыреста… Эти кресты не очень старые, больше четырёхсот лет им не будет. Но ведь и четыре века – большой срок. Память людская странно устроена, книжная – услужливо подсовывает Кащея и Велеса, а народная, изустная толкует о болотных огнях и о мёртвом попе, который служит задушную службу в пустой церкви для прихожан, давно упокоившихся под этими крестами. Просто отснять и обмерить кресты – значит обидеть их. Надо снять перчатку и погладить их по неровным лопастям, обметая снег, почувствовать кожей их прикосновение и дать им время ощутить тепло живого человека. «Ну, если у вас всё хорошо, то мы уже пойдём…» - «Ну, если у вас всё хорошо, то мы ещё постоим…» Мы не обещаем вернуться, ибо обещание может оказаться невыполнимым, мы обещаем помнить и об этих крестах, и об этом занесённом снегом потаённом кладбище посреди сумерек, и об этой деревне, от которой остался один пустой дом, и об этой лесной стране, от которой остался один голос...